Пароль — Родина - Лев Самойлов

Правило третье. С народом связи не теряйте, за народ держитесь, но зорко приглядывайтесь, кто чем дышит. Не дай бог, на одного предателя или труса нарветесь, тогда хлопот не оберетесь.

— Тогда уж не хлопоты, а кровь, — сказал Карасев и поглядел на Курбатова и Гурьянова. Комиссар кивнул головой в знак понимания и согласия.

Видимо, в Московском комитете партии хорошо знали Гурьянова и Курбатова, надеялись на их политическую зрелость и активность, на организаторские способности, поэтому Флегонтов, излагая установки и требования МК, часто обращался к комиссару и секретарю райкома, словно желая еще раз убедиться, что они все поняли и будут действовать правильно, целеустремленно. По репликам и замечаниям обоих представитель Москвы убедился, что здесь все в порядке и на руководство партизанского отряда можно положиться.

— Вот командир печалится, будет ли нам какая-либо подмога, — кивнул в сторону Карасева Гурьянов.

— Да, нам бы еще людей и оружия, — откликнулся Карасев.

Беседа с Флегонтовым затянулась по поздней ночи. А утром Артемьев деловито натянул ватник и, спрятав за пазуху пистолет, повел гостя обратным путем через линию фронта в батальон капитана Накоидзе.

Партийная директива и инструктаж Флегонтова подхлестнули командование отряда. Карасев с Лебедевым засели за разработку плана вылазок в тылы фашистских войск, а Курбатов с Гурьяновым стали чаще ходить на явки с «цепочкой». Сведения, которые они приносили, радовали всех. Население относилось к оккупантам со скрытой ненавистью, с нетерпением ждало возвращения Советской власти, а пока, чем могло, оказывало поддержку армейским разведчикам и партизанам. Во многих селах колхозники выпекали хлеб для партизан, передавали им припрятанный, загнанный в глубь леса скот, охотно сообщали все, что интересовало «своих». Все чаще то там, то тут загорались немецкие автомашины, бочки с бензином, вспыхивали склады с военным имуществом… Это действовали не только специальные группы диверсантов, но и одиночки, не желавшие сидеть сложа руки. Особенно отличился Василий Иванович Шахов, тот самый старик с «вредным нравом», который в свое время предложил Курбатову «подмогнуть».

Несколько раз пытались Курбатов и Гурьянов пробраться в Белоусово, чтобы встретиться с Губановой и Шаховым, но каждый раз наталкивались на немецкие патрули и вынуждены были возвращаться. А старик, видимо не дождавшись «начальства», решил пока действовать самостоятельно, как подсказывала ему его совесть советского патриота.

Через Белоусово, лежавшее на Варшавском шоссе, проходило и останавливалось на ночевку много немецких автомашин и мотоциклов. Никто не обращал внимания на плохо одетого старика в поношенных, ставших рыжими сапогах. Сощурившись, разинув рот, он с любопытством разглядывал заграничные машины и вежливо снимал шапку перед каждым солдатом и офицером. Старик топтался возле машин, иногда выпрашивал сигареты и всегда изображал на лице уважение и подобострастие.

А наутро неизвестно почему некоторые грузовики, штабные автобусы, мотоциклы не могли сдвинуться с места, так как у них оказывались проколотыми покрышки и камеры, погнутыми или сломанными какие-нибудь детали.

Все объяснялось очень просто. Василий Иванович Шахов носил в кармане залатанных штанов старое сапожное шило и кусок «железки». При удобном случае, когда немецкие солдаты на короткое время отходили от машин, он вытаскивал и пускал в ход свои немудрящие диверсионные «инструменты» и нередко заставлял шоферов, чертыхаясь на чем свет стоят, заниматься ремонтом.

Старик рисковал ежечасно, ежеминутно. Он знал, что если его схватят с шилом в руке, — висеть ему на осине. Но старый солдат не хотел «прохлаждаться» и старался, чем мог, досадить оккупантам.

При отходе частей Красной Армии в селе, неподалеку от дома Шахова, остались два полевых телефона. Старик уволок эти телефоны и надежно припрятал их. Кто-то из жителей, из трусости или из угодничества, сообщил об этом немцам. Шахова вызывали в канцелярию гитлеровской воинской части и приказали сдать телефоны.

— Что вы, господин офицер, я их сроду не видел, — отпирался Шахов.

— Врешь, мерзавец!

— Не вру я… На что мне те телефоны?.. Пропади они пропадом… Со старухой своей я и без телефонов разговариваю… Зазря виноватите…

Шахов клялся, бормотал какие-то слова в свое оправдание, а сам тем временем зорко приглядывался к канцелярии. Эге, да тут, оказывается, немало всякого военного добра: две пишущие машинки, несколько чемоданов с бумагами, в углу ручные гранаты и возле них один на другом стоят ящики с пистолетными и автоматными патронами. Старик не зря считал себя знатоком военного дела — кое в чем он разбирался.

Офицер, не добившись результатов, послал в дом Шахова солдат для обыска. Все перерыли, все перевернули солдаты, но ничего не нашли. Тогда со злости они подорвали домик противотанковой гранатой (старый, трухлявый, он рассыпался в дыму и грязной, черной пыли), а самого Шахова потащили на расстрел.

— Будешь умереть, партизан! — свирепо закричал на него офицер и с силой толкнул к группе людей, стоявших возле избы, в которой размещался штаб. Их было пятеро. Четырех Шахов не знал, но по обмундированию догадался, что это пленные красноармейцы. А пятый бы свой, местный, белоусовский сапожник Константин Лисин.

— За что тебя? — тихо спросил Лисин.

— Со стариками воевать они мастаки, — сердито пробормотал Шахов. — А тебя за что?

— Сам не знаю… Думают, что партизан… Какая-то гнида в селе завелась и показывает пальцем.

— Замолщать! — громко закричал офицер и показал солдатам в сторону леса. Всех арестованных повели на окраину села. Здесь солдаты поставили на треногу пулемет, защелкали затворами и приказали пленным рыть яму.

— Ну что ж, — вслух подумал Василий Иванович. — Сам всю жизнь на себя работал, а теперь и могилу сам себе подготовлю.

Он деловито поплевал на ладони, толкнул в бок бледного обмякшего Лисина — тот что-то неразборчиво шептал про себя — и взял в руки лопату. Красноармейцы, покосившись на пулемет, тоже нехотя взялись за лопаты.

Пленные поработали минут десять-пятнадцать, не больше. Потом подкатил мотоциклист и что-то прокричал солдатам. Оказалось, что начальство приказало расстрел отложить, а пленных погнать на постройку моста.

— Отсрочку нам делают, товарищи, — тихо сказал Лисину и красноармейцам Шахов. — Так вы уж не зевайте… Разумеете?..

Несколько дней Шахов вместе с другими пленными работал на стройке моста, а однажды под вечер, отойдя в сторону, неожиданно согнулся в три погибели и, скатившись с насыпи, исчез на глазах зазевавшегося часового.

Но куда податься? Где и как скрыться от фашистской нечисти? Теперь он «меченый», и если где его увидят — не миновать ему пули или веревки.

Шахов добрался до окраины деревни и здесь, в одной из ям, приспособился жить. Ему удалось узнать, что его старуха ютится у кого-то из соседей, и это успокоило старика. Теперь все домашние заботы с него свалились, и он мог взяться за осуществление задуманного плана.

В одну из темных, непроглядных ноябрьских ночей загорелась изба, в которой помещался немецкий штаб и где недавно допрашивали Шахова. Огонь быстро пополз по бревнам, по стенам, осветив ближние дома зеленоватым, голубым, а затем и ярко-красным пламенем. Часовой, заметив пожар, дал выстрел в воздух и кинулся к огню, но был отброшен страшным взрывом, потрясшим всю деревню. Взрывы следовали один за другим, и в грохоте потонули крики и вопли гитлеровцев. Штабной дом взлетел на воздух вместе с десятком офицеров и солдат.

Дом поджег Василий Иванович Шахов, причем поджег с того угла, где, как он заприметил, в комнате лежали гранаты и патроны[8].

Так действовал старик Шахов, обещавший «подмогнуть», так действовали и другие советские патриоты. Слухи об их героических поступках неслись из села в село, как вестники радости и надежды, и зажигали сердца людей верой в скорое освобождение от фашистской оккупации.

БУДНИ

Молодой партизан комсомолец Павел Величенков совершил серьезный проступок. Посланный в разведку (поступили сведения о том, что по дороге на Тарутино должны пройти вражеские танки, надо было установить их количество), Величенков сорвал задание.

Больше трех часов пролежал он на животе, притаившись в придорожных кустах и ожидая появления танков. Парень устал, продрог и даже разозлился: потерял черт знает сколько времени, а результат — дырка от бублика. Мимо проносились легковые автомобили и грузовики с солдатами, иногда тащились обозы и кухни, но ни танки, ни пушки, как назло, не появлялись. Неужели так и придется возвращаться ни с чем?

Обозленный неудачей, Величенков собрался было отползать в лес и подаваться на базу, но задержался, увидев, что неподалеку у обочины остановился грузовик, из кузова выпрыгнули и стали разминаться солдаты (их было больше десятка), а шофер поднял капот и начал возиться у двигателя. У Павла Величенкова, парня смелого, но не очень дисциплинированного, буквально зачесались руки. «Эх, подкосить бы сейчас всю эту сволочь», — подумал он, забыв о категорическом приказе командира: ничем не обнаруживать себя и выполнять только то, что поручено. «Хоть одного или двух на тот свет отправлю, а остальных попугаю».